Подарок для Kassielle

[OP-Santa]

Для:  Kassielle
По заявке: Корасон и Ло

Название: Снежный человек
Автор: Синий Мцыри
Бета: Доктор Бекки
Персонажи: Трафальгар Ло, Донкихот Росинант, Сенгоку Будда, Пираты Сердца
Категория: джен
Жанр: драма
Рейтинг: PG-13
Размер: мини (3 724 слова)
Предупреждения: фаноны и вера в счастливый конец.
Примечания: таймлайн – флешбек Ло и три года после него, Ло семнадцать лет. Спойлерами уже никого не удивишь.

— Мой фрукт, — медленно, торжественно говорит Корасон, и его голос, всегда сильный, звучный, как у старшего брата, впервые на памяти Ло срывается и обиженно дрожит, — идеален для хранения секретов. Как ни один другой, понял, сопляк?
Секретов у Корасона немало, и ни один из них не всплыл, пока Корасон не пожелал того сам, с этим Ло не может не согласиться. Но такую ерунду, как хоть что-то идеальное в Корасоне, Ло признавать не хочет и не будет.
— Я заметил, — огрызается Ло, беспомощно дергает связанными ногами и добавляет мстительно: — А вот Джокер говорит, что для хранения секретов лучше всего подойдет морское дно.
— Это для чужих секретов, — Корасон зол до трясучки, и Ло уже сам не понимает, почему так важно, так нужно и так весело его взбесить. Это отличается от проказ Бейби и Буффало, которые не додумываются ни до чего умнее подножек и кнопок на стульях. Это игра в кто кого переупрямит, и раз Корасон пока берет силой и своим дурацким фруктом, Ло вооружится словами. Поэтому он открывает рот пошире и набирает полную грудь воздуху, чтобы заорать:
— Помогите! Бунт на корабле! Предатель!
Корасон поджимает губы — и вдруг широко ухмыляется и отворачивается, щелкнув пальцами, мол, давай-давай.
За стенами его каюты по кораблю катится гром и топот, звуки возни, выстрелы и далекие пушечные залпы, и громкий тонкий писк Пики, почти ультразвук:
— Свистать всех наве-е-е-ерх!
— Да уж этот свистает, — ворчит Корасон, и Ло кажется, что он ослышался. Этот угрюмый чудик просто не умеет смеяться. А над Пикой вообще нельзя смеяться безнаказанно.
Корасон доказывает, что ему все можно. Он снует по каюте, бросая на ходу вещи как попало в раскрытую дорожную сумку, спотыкается о катающиеся по полу бутылки, свитки бумаги, ручки и карандаши, надкушенные яблоки и даже пару раз о ноги Ло. На грохот, с которым он при этом валится на пол, вполне мог бы сбежаться весь корабль — если бы их только кто-нибудь слышал в шуме битвы. Ло с сожалением понимает, что надсаживаться бесполезно, и Корасон словно читает его мысли. Он на секунду подмигивает Ло, стащив темные очки и бросив их в сумку:
— Тебя не услышат, хоть оборись.
— И твой фрукт тут не нужен, — скалится Ло, дергаясь в своих веревках. Корасон спеленал его намертво, затянул узлы со всей своей дурной громадной силой, но лежать смирно просто из вредности не получается. Корасон, замерев, смотрит на Ло секунду, а потом легко соглашается, пожимая плечами:
— Один-ноль. Подловил.
Он присаживается прямо на застегнутую сумку и, вытянув из кармана и послюнявив карандаш, что-то быстро пишет, раскрыв на колене блокнот.
— Завещание? — Ло все равно пытается говорить как можно громче, и Корасон раздраженно морщится, снова убирая карандаш в недра своей дурацкой шубы. Потом, скинув шубу, неспешно сворачивает ее в лохматый ком перьев и укладывает поверх сумки.
— Прощальное письмо. Передать от тебя привет?
— Напиши, что я дрался, как лев, — язвит Ло. Корасон сворачивает лист из блокнота вчетверо и бросает в пустой гамак. Затем, подхватив подмышку сумку, медленно шагает к Ло, нависая долговязой тенью. Корабль кренит на левый борт, но Корасон почему-то не падает, протягивая к Ло громадные руки.
— Отвали, идиот!
— Громче можешь? — усмехается Корасон, и Ло на секунду делается жутко. Он даже пропускает момент, когда можно вцепиться в ладонь зубами. Его вздергивает вверх, как… даже с карапузом Деллинжером сравнить нельзя. Грудничок Деллинжер, как шутил Джокер, не одну сиську откусил. Ло даже в этом беспомощен.
Корасон шагает к дверям каюты, и снова идет на удивление прямо, не падая и не обращая внимания на качку. Ло чувствует, как подрагивает его теплый бок от смеха:
— Сейчас будь умницей, мы пройдем по задней палубе.
— Я закричу, — честно предупреждает Ло. Корасон толкает дверь:
— Валяй.
— А ты врубишь свой дурацкий фрукт, — обреченно бормочет Ло. Он слышит, как совсем рядом, за переборкой, Диаманте кричит:
— К левому борту пушки откатить, они поворачивают!
Корасон идет к шлюпкам. На корме нет никого, а за кормой — дым пеленой до самого горизонта и всполохи огня. В пару флотских кораблей уже попали. Корасон поднимает Ло на руках над головой, примеряясь, куда бы бросить его в шлюпку, и Ло на секунду видит его лицо. Этот идиот абсолютно серьезен.
— Нет, — говорит он, — мой фрукт тут не нужен. Помнишь, что говорит Джокер про морское дно?
Ло зажмуривается от ужаса. Он умеет плавать, но он связан по рукам и ногам.
— Один-один, Ло. Пристегнись.
Его всегда предупреждали, что Корасон не в себе. Еще больше не в себе, чем вся семья Джокера.
А потом он падает вниз, как беспомощное немое бревно, и его отчаянный вопль никому нафиг не слышен в свисте пушечных ядер.
Дно шлюпки выстлано мягкими перьями, пахнущими дымом и табаком. Рядом с Ло тяжело и абсолютно беззвучно падает Корасон, и страшную секунду шлюпка мечется, как живая. Ло слышит хриплый шепот:
— Ты связан, а я фруктовик. Если пойдем ко дну, то оба, вместе со всеми секретами. Лежи тихо.
Ло боится открыть глаза, перья забиваются в нос и в рот, мягко касаются щек, как теплые хлопья снега…

Ло открыл глаза и тут же сощурился, глядя на алый глаз аварийной лампы под низким потолком каюты. Он повернул голову — из потрепанной подушки торчало перо, розовое в красном свете, и, видимо, оно и разбудило его, щекоча висок. Над изголовьем кровати мигали цифры — до подъема оставалось еще два часа.
Он вздохнул и потер лицо руками, улыбаясь. Ло любил этот сон, в последнее время он вытеснял навязчивые кошмары, заботливо подсовывая немногочисленные хорошие воспоминания. Хотя, конечно, тогда, три года назад, Ло думал иначе. Сердце в груди до сих пор скакало, как ненормальное, потому что стоило закрыть глаза — и Ло казалось, что жесткий хрустящий матрас под ним исчез, сменяясь баюкающим дном шлюпки.
Он сел, зевая в кулак. Надо было завязывать. Прошлое отвлекало, нашептывало в ухо, спутывало мысли. «Секреты хранятся на морском дне, Ло».
Ло, запомнив это и поняв по-своему, с тех пор плавал в тишине, едва не загребая брюхом субмарины песок, так глубоко, что их посудину не задевали шторма.
Команда тоже сразу привыкла быть тихой, Ло повезло с ними, ребята по умолчанию знали, что не нужно задавать вопросов и ничего комментировать, за исключением совсем вопиющих случаев, которые в последнее время как раз совпадали с возвращениями Ло в прошлое. Даже болтун Бепо умел понимать с полувзгляда, когда лучше заткнуться.
Вот, например, сегодня.
Ло снял с пульта трубку переговорного устройства и сонно пробормотал в трубку:
— Вахтенный.
— Шачи, кэп.
— Доброе утро, Шачи, — Ло смотрел в мутное зеркало над умывальником на свое помятое со сна лицо. В динамике хмуро заскрипело:
— Какое же оно доброе, и какое же оно утро в четыре часа пополуночи, капитан?
— Твое утро будет в шесть вечера, можешь идти спать, Шачи, — Ло разглядывал синяки под глазами, которые стали заметнее за три года, из-за недостатка солнца.
«Секреты лучше хранить на морском дне».
«Мой фрукт идеален для хранения секретов».
Ло потряс головой. Прошлое никогда не напоминало о себе просто так, оттого что Ло затосковал или соскучился. Будь его воля, он бы вообще потерял память…
— Да вы золото, капитан, — Шачи, не сдерживаясь, радостно зевнул, и трубка затрещала от помех. Ло бледно улыбнулся отражению:
— Скажи ребятам, что мы всплываем, и камбуз растолкай. Завтракаем сегодня пораньше.
— Это я пойду спать, не позавтракав? — вяло возмутился Шачи. Ло улыбнулся чуть шире:
— В твоих интересах делать все быстрее.
— Кто-то провинился? — грустно спросил Шачи. Ло фыркнул, потянулся к стулу за помятым свитером:
— Бепо вчера нашел на карте остров с поселением, надо бы подышать свежим воздухом.
— У, шкура, — беззлобно заворчал Шачи. Ло, ухмыльнувшись, оборвал связь, натянул свитер и в последний раз взглянул на себя в зеркало. Маленькое, в тетрадный лист, оно не показывало ничего, кроме лица и шеи, и это Ло полностью устраивало.
Для своих семнадцати он был слишком щуплым и низким, а для своего уровня и статуса — все еще чересчур больным, и в лишних напоминаниях об этом не нуждался.
Его команда никогда не видела белых пятен, упрямо оставшихся блеклыми полосами на спине, плечах и груди. Сегодня Ло собирался разделаться с последними.
Переборки загудели, и пол легко дрогнул под ногами. Ло покосился на дребезжащий стакан на столике. Они уже набирали обороты. Ло, улыбаясь, натянул джинсы, не расстегивая.
Шачи был удивительно оперативным парнем, его болтливый и беспардонный младший брат Пингвин, сначала показавшийся довеском, оказался настоящим гением в навигации и уже споро учился у Бепо картографии. По крайней мере, расшифровывать каракули по-своему талантливого медведя мог только он.
Остров по курсу был под юрисдикцией ближайшей базы Дозора. Как и четыре предыдущих.
Ло вышел из каюты, прикрывая за собой дверь. Проснувшиеся воспоминания окутывали его невидимым облаком, вопреки обыкновению, не спутывая мысли, а помогая собраться. За одной нитью тянулась другая, как цепочка следов на снегу.

— Великолепный вкус, — презрительно цедит Корасон, плотно прижимая трубку к губам. Его лицо и улитку все равно окутывают клубы пара. Холод собачий, и Ло, завернутый во все найденные в простреленной сумке свитера и кофты и упрятанный в пернатую шубу для верности, все равно мерзнет. Ему не хочется даже думать, как чувствует себя Корасон в одной водолазке, но притворяться спящим очень удобно, потому что ресницы покрылись инеем. Можно не только подслушивать, но и подглядывать, чтобы в самом деле не заснуть на морозе. Ло помнит, чему учил его отец. Не спи — замерзнешь.
Корасон притопывает и перебирает плечами в пародии на танец, пытаясь согреться. Кисточки-сердечки на его шапке превратились в сосульки. Улитка бормочет почти виновато:
— Я сделал все, что мог. Газеты не могут без громкого имени, ты знаешь.
— Небесный Дьявол. Дьявол. Любимое дитя Бога, сброшенное с небес на самое днище, — Корасон вдруг садится прямо в сугроб и трет рукой лицо. Под гримом проступает красная от мороза кожа. Ло слушает, плавая в дремоте, не задумываясь, о чем идет речь. — Откуда прессе известна эта… история?
— Возможно, не обошлось без содействия самого виновника, — кряхтит улитка, и Корасон секунду опасно блестит на нее глазами исподлобья:
— Я не имею к этому никакого отношения.
— Я знаю, Росинант. Думаю, тебе с лихвой хватает собственной памяти. Мне бы хватало.
— Он другой. Если молва хотела сделать ему приятное, она не смогла бы придумать способа лучше.
— Не молва, — помолчав, произнесла улитка, — Правительство.
— У меня есть всего одна догадка, зачем им так угождать Доффи. Он будет носить это прозвище, как корону, вот увидите.
— Надеюсь увидеть, — сухо соглашается улитка. — Как ваши дела?
Корасон поворачивается и ловит взгляд Ло. Ло видит его подбитые инеем брови и кончики волос, белую ледяную корку на красной шапке и покрасневший нос. Корасон грустно улыбается:
— Дышим свежим воздухом.
— Понятно. Молодцы. Жду новостей.
— Мы тоже, — тяжелый вздох замерзает в красивый густой клубок пара. Корасон опускает трубку на рычаги и, подумав, стаскивает с головы шапку и набрасывает на улитку. Его белобрысые волосы топорщатся заиндевелым гнездом.
— Кто звонил? — бормочет Ло, даже забыв привычно разозлиться. Корасон трет свои большие красные ладони друг о друга, хлопает по штанам в поисках пачки сигарет.
— Сам Будда, представляешь, — доверительно сообщает он. Ло фыркает паром, пряча нос в перья:
— Сегодня Рождество, кажется.
— Иисус будет звонить ближе к вечеру, — бормочет Корасон. Спичка выпадает из не слушающихся от холода пальцев и гаснет в стылом воздухе, не успев коснуться снега.
Ло думает, что таким, как они, Бог не то, что не звонит, — даже не улыбается. Корасон чиркает спичками одной за другой, хлопает заиндевелыми ресницами:
— Что хочешь в подарок?
Ло вытаскивает из тепла свои белые, как снег вокруг, ладони и смотрит на них, кусая губу. Оставшийся обычного цвета средний палец выглядит теперь по-дурацки. Ло поднимает глаза на Корасона и шепчет:
— Прозвище. Доффи сегодня выдали красивое. Как называли бы меня, если бы я вдруг вырос и стал пиратом?
— Почему «вдруг»? — злится Корасон. Он держит в чаше из ладоней наконец зажженный огонек спички, уставившись на Ло круглыми, как у ребенка, глазами. Ло удается пожать плечами почти безо всякого выражения на лице:
— Ты в курсе, почему.
— Вырастешь — узнаешь свое прозвище сам, — уверенно рубит Корасон, отворачиваясь. Ло закрывает глаза и вздыхает:
— Не подожги себя.
— Это все шуба, — невнятно бурчит Корасон, видимо, зажав в губах сигарету. — Она везде лезет перьями и потому легко загорается… Сейчас-то шуба у тебя.
— Тогда держись от меня подальше, — сонно тянет Ло. Корасон привычно рычит:
— Заткнись, сопляк… Черт!
Ло открывает глаза. Корасон нелепо улыбается ему, отгоняя рукой нитки сизого дыма. Подпаленные брови и кончики волос тлеют рыжими искрами.
— С Рождеством, Ло, — бормочет он. Ло зябко ежится, силясь не захихикать:
— С Рождеством, елка.

Ло постоял у воды, глядя, как Шачи и Пингвин швыряются снежками в Бепо, и тот отмахивается для вида. На самом деле медведь блаженно жмурился, позволяя опрокинуть себя в сугроб. Его шерсть тут же сваливалась сосульками, от горячего брюха и зубастой пасти валил пар.
Ло надвинул шапку пониже на брови и зашагал в гору по колено в снегу. От дикого берега, к которому они подошли на шлюпке, к городу поднималась узкая, почти полностью засыпанная тропинка, очевидно, оставленная рыбаками. Бепо привел их как раз туда, где их лодку никто не заметит.
Не то чтобы Ло уже был очень интересен Дозору. Но все же, его секреты пока должны были остаться только его.
Прозвище себе и своей пиратской команде он придумал сам в тот же день, в далекое Рождество четыре года назад — и оставил невысказанным. Много позже, узнав, какой именно Будда звонил Корасону, Ло подумал, что тот, наверное, не обрадовался бы и вкуса не оценил.
На его кулаках красовались две маленьких смерти, и Ло первым делом на этом острове собирался пойти туда, где на плечах и спине могут выбить рисунок, закрыв мелкую белую рябь. Он вытравил свинец из себя почти сразу, стоило только узнать, как, но остаточные пятна на коже никуда не хотели деваться.
Ло знал, что с ними делать.
Он шел через запруженную людьми площадь, здесь снег расчистили, как полагается. Город был наряжен к праздникам, в ветках деревьев и вдоль выцветших крыш уличных лотков тянулись гирлянды лампочек. Белые форменные плащи мелькали тут и там, и люди выглядели и вели себя увереннее, чем в любом другом порту. Ло уже знал, что в толпе, где никто ничего не боится, полностью положившись на опеку флотских, легче затеряться, не вызывая подозрений. При нем не было видимого оружия, для всех он был обычным хмурым подростком, которого можно было разве что попросить вывернуть карманы.
Он прислушивался к разговорам дозорных, не отдавая себе в этом отчета. Проверял каждую базу он обычно уже перед самым отплытием, поэтому отчаливать по вечерам стало традицией. Команда уже знала, что может развлекаться до заката. Они никогда не спрашивали, чего ищет их капитан, безропотно подчиняясь четким указаниям.
В темноте накрывшая на секунду порт и штаб сфера не была так заметна. Перенесшись и отдышавшись, Ло шагал по коридорам очередной базы, слушая журчащий в ухе голос в динамике. Обычно с биноклем и выкраденными планами здания неподалеку заседал Пингвин, высматривая, предупреждая, куда идти, а куда лучше не соваться, чтобы не наткнуться на людей в форме. Ло привидением бродил по кабинетам, пока не выдавался шанс залезть в архивы трехлетней давности. Пока что он не нашел ничего любопытного об операции на острове Миньон, но этому тоже могли найтись свои объяснения. Дозор имел право на свои секреты.
Ло не помнил, когда сумасшедшая, откровенно идиотская мысль стала навязчивой идеей, которая, как он надеялся, со временем просто рассосется, как болезненный, но не смертельный синяк.
Но он точно помнил, что в тот день шел снег.

Снегопад и не думает прекращаться, и на ночном небе скоро не остается ни одного темного пятна. Землю закрывает еще быстрее, чем небо, стирая кляксы крови, заравнивая валяющиеся тут и там россыпи гильз, брошенные пистолеты, ружья и обляпанные красным лезвия. Но быстрее всего стираются следы от сотен ног, бегущих, спасающихся или догоняющих, следы полозьев от саней и длинные полосы — что-то тянули волоком. Или кого-то.
Ло не видит на сплошном белом полотне ничьих следов. Он не помнит, как сюда попал, откуда пришел и куда ему нужно теперь двигаться. Он бредет, продираясь через хлещущую мокрые щеки метель, надеясь, что идет верно.
Он понятия не имеет, сколько прошло времени с тех пор, как он ушел с берега, но эхо боя давно растаяло.
Однажды папа сказал ему, что надо бояться не мертвых, а живых.
А потом мертвый папа обнимал мертвую маму на ковре в их красивой приемной, и они оба улыбались, действительно совсем-совсем не страшные. Просто не живые.
И Ло привык думать, что мертвые не страшные. Они все тихие и улыбающиеся, и пугает только то, что сделать уже ничего нельзя.
Покойники обняли его, ничего ему не сделав, укрыли собой, спрятали от беды, вывели по ниточке из мертвого города.
Синие руки, ноги и лица торчат в снегу тут и там, как присыпанные белым подснежники, и Ло боится. Среди неподвижных лиц ни одного улыбающегося, но больше всего на свете Ло не хочет увидеть среди них улыбку. Ненастоящую, нарисованную кровью. Жуткую, как у клоуна из кошмаров.
Врач не должен бояться трупов.
Но Ло боится.
Боится и — и все сильнее хочет отыскать в снегу окровавленный улыбающийся рот.
Он не видит ни единого следа, и проходит много часов, прежде чем Ло поднимает покрасневшие глаза на укутанные вьюгой дома, пытаясь вспомнить, как выглядели знакомые улицы. Он не сразу различает в белом месиве башню ратуши, особняк Диеза на холме и аллею редких кривых деревьев. Даже стволы и ветки облеплены снегом.
Ноги заплетаются, и только поэтому Ло идет медленнее. Только поэтому.
В белом небе мелькает черный проблеск, как будто одна из снежинок сменила цвет. Ло моргает, уверенный, что ему мерещится. По гладкому покрывалу снега волочит, вертя и перекатывая, черное пушистое перо. И еще одно. Их метет черным по белому, протягивая тропкой, цепочкой, одно за другим, и Ло, задыхаясь, ловит их, как летних бабочек, спотыкаясь и перелезая через сугробы.
«Я люблю тебя, Ло».
След приводит его, как большая теплая ладонь, держащая за руку, к пятачку маленькой площади, обступленной домами со всех сторон. И в чистом круге снега, словно в сказке, перья пропадают, обрываясь в пустоту, как дорожка из хлебных крошек, как след на карте, говорящий: «Копай здесь».
— Кора-сан, — Ло понимает, что сорвал горло, и может только шептать, надеясь перекричать бурю. Ноги подкашиваются, и ударивший по зареванному лицу снег вкусно пахнет кровью и яблочным пирогом. Ло пытается разгребать его замерзшими руками, обжигая пальцы, но валящие с неба белые хлопья заполняют следы его ладоней за секунды.
Он не дурак. Кора-сан был огромным, а еще, сколько Ло помнил, никогда не замерзал. Снег таял, падая на его плечи. Из одной только шубы получился бы сугроб ростом с самого Ло.
— Кора-сан!
На площадь и с площади не ведут больше ничьи следы. Ло оглядывается, дрожа, — позади стелется ровным слоем бесконечный снег.
Когда мир Ло становится ослепительно белым до самых краев, как чашка молока, когда метель слизывает последние черные перья, как ошметки сажи, и Ло не может разглядеть больше ничего, даже своих рук, таких же бесцветных, он успевает вспомнить, что дети в Норд Блю верят в Снежного Человека, громадного доброго духа зимних островов. Он даже успевает улыбнуться, прежде чем упасть лицом в белое хрустящее крошево.
Если бы Ло верил в сказки, он видел бы, как через бурю идет, медленно переставляя ноги, громадная фигура в белом, и из большого свертка в ее снежных руках, как подарки из мешка, сыплются, свиваясь по ветру, черные перья…
Но Ло больше ни во что не верит.

— По боковому коридору идут трое, но они не спешат, останавливаются поболтать и, кажется, навеселе, капитан, — судя по голосу, Пингвин откровенно скучал, и Ло мог себе представить, как он ковыряет в носу, или, словно девица, накручивает на мозолистый палец провод от улитки. — Идут со средней скоростью…
— Пингвин, — Ло щелчком пальцев вернул пыльный ящик с папками в ячейку и вынул следующий, подтягивая его ближе. — Когда они будут здесь?
— Минут через семь, — буркнул Пингвин, явно обидевшись. Ло кивнул сам себе, сканируя очередную коробку с указанной на потертом ярлычке датой.
Все данные по операции на Миньон были не то чтобы засекречены, скорее, гладко прилизаны, ни зацепки, ни особенностей, ни вложенных документов особой важности. Из раза в раз в записях в разных подробностях было указано число участвующих подразделений, части, к которым они были приписаны, имена командующих и в зависимости от базы — поименный список рядовых, отправленных на задание.
Ло отчасти опасался, что мог что-то пропустить в примелькавшейся череде имен, которые не говорили ему ни о чем.
Отдельный список погибших как всегда примерно наполовину соответствовал спискам участвующих.
Ло пару раз наткнулся на имя Верго, который себя не проявил в ходе операции ничем, кроме свойственного себе рвения в бою и прекрасной подготовки.
Как и еще сотня бравых дозорных.
Списки раненых и госпитализированных и списки взятых в плен Ло просмотрел особенно тщательно.
Он отодвинул от себя ящик и уставился в стену над стеллажом, глубоко вдохнув воздух, пахнущий библиотечной пылью и сыростью. Пингвин осторожно позвал:
— Капитан?
— Кто-то идет? — деревянно поинтересовался Ло. Он взмахнул рукой, и ящик вернулся в ячейку картотеки. Сфера полыхнула голубым и погасла. Пингвин пробормотал:
— Нет. Те трое свернули в другой коридор. Я просто хотел спросить, кого мы ищем.
Ло молчал, разглядывая бесконечные ряды стеллажей.
— Капитан? Плохой вопрос?
— Вопрос хороший. Время и место не те, — пробормотал Ло, поднимаясь из кресла, из плюшевого сиденья следом за ним взметнулось облако пыли — в архивах редко кто-то заседал на регулярной основе. Пингвин понятливо замолчал. Ло пробормотал, наклонив голову к карману со спрятанной улиткой:
— Можем уходить.
— В восточном коридоре чисто, капитан, — с готовностью отозвался Пингвин. — Затем можно прыгнуть на пустой плац, а уже оттуда…
— Я могу сразу на пристань, — раздраженно оборвал его Ло. Неужели он выглядел настолько слабым для своей команды? Сообразительный Пингвин уже успел заметить основной недостаток его фрукта, но оказался недостаточно сообразительным, чтобы держать свою заботу при себе. Ло вздохнул и позвал:
— Пингвин?
— Кэп?
— Уходи первым. Дождись меня у торговой площади.
— Будет сделано, капитан, — в голосе мальчишки не прозвучало ни капли удивления, и Ло сухо откашлялся, чтобы не улыбнуться.
— Пингвин. Ты веришь в Снежного Человека?
Пауза оказалась короче, чем Ло ожидал. Пингвин, даже если и обалдел, не показал этого. Наоборот, он заметно оживился.
— И во враки Норланда тоже, капитан.
— О, — усмехнулся Ло. Он вызвал сферу, и пыльный кабинет сменился морозной темнотой и одиноким прожектором, разрывающим темноту на стальном обмерзлом плацу. Он поднял голову, сдвинув шапку на затылок, и мелкие снежинки укололи щеки. — Сколько, говоришь, тебе лет, Пингвин?
— Дело не в годах, — серьезно заявил Пингвин. — Дело в том, что мы с Шачи планируем, что вы нас однажды покатаете на нашей славной подлодочке по Гранд Лайн. А там лучше верить всему и сразу, чтобы потом не умереть от охуения. Ох, виноват…
Ло прикрыл глаза, чувствуя, как в нем поднимается щекочущее, странное ощущение, давно забытое. Ему захотелось захохотать в голос. Под колючими рукавами кофты на левом плече кожу пекло свежее чернильное сердце.
Дозорные могли не нравиться Ло.
Но он уже знал, что Сенгоку Будда не бросает своих.
А фрукт Коры-сана был создан для того, чтобы хранить секреты.
И хранить некоторые из них было необходимо, чтобы выжить. Это Ло тоже успел усвоить.
Ло не был уверен, что он больше не ребенок, как и не мог точно сказать, был ли он ребенком хоть когда-нибудь. Однажды он сказал Дофламинго, что не верит больше ни во что.
А потом Корасон объехал за год на шлюпке весь Норд Блю в поисках одного-единственного настоящего врача.
Эта база Дозора была только пятой по счету.
Ло не верил в сказки. Но что-то заставляло его дать Снежному Человеку шанс.
— Спасибо, Пингвин.
— Да на здоровье, капитан!